Суета сует - Борис Курланд
– Привет, Алон! – В голосе Рут Шапиро не слышалось ноток удивления, как будто они разговаривали только вчера.
– Мне надо сделать тест на генетическое совпадение.
– Повторный анализ на отцовство?
– Нет. На совпадение между мной и женой.
– Объяснись. Я впервые слышу такую просьбу.
Десять минут спустя Рут сказала:
– Для такого анализа тебе потребуется обратиться в суд, получить ордер, также необходимо получить согласие Орит, заверенное адвокатом. Без ее ведома невозможно выполнить твою просьбу. Существуют строгие правила.
– Орит не в состоянии дать разрешение на анализ, она госпитализирована, ничего не соображает. Найди мне частную лабораторию, если не в стране, так за границей. Я оплачу любую стоимость. Мне очень важно разобраться в истории моей семейной жизни.
Рут позвонила через два дня.
– В Германии есть лаборатория, они делают анализы инкогнито. Пошли мейл, в ответ они пришлют бланки, которые необходимо заполнить, инструкцию, как правильно брать образцы, как выслать их на анализ, и банковские реквизиты для оплаты услуги. Ты будешь пациент А, жена пациент О. Насколько мне известно, достаточно послать образцы слизистой полости рта. Договорись с лечащим врачом, пусть возьмет мазок якобы для проверки на тонзиллит. Помни, я тебе не давала никакого совета.
– Конечно. Я понимаю.
– Сообщи, когда получишь результаты из лаборатории.
Кирьят-Арба. 2017 год
Алон и Нехама
– Твоя бабушка Кира – необыкновенная женщина. Когда она впервые появилась в нашем доме без знания языка, одета в какое-то странное платье, вокруг шеи цветастый платочек, толстый макияж на морщинистом лице, мы не восприняли ее всерьез. Папа, после того как мать смоталась в Америку, встречался то с одной, то с другой, но не надолго. Кира повела себя так непосредственно, что мы рты открыли. Она пошла валяться на траве в платье, выпила полбутылки водки, за столом читала стихи на русском языке, подняла отца танцевать замысловатый танец, короче, это был незабываемый вечер. Отец постелил ей в отдельной комнате, там раньше спала мать, после того как они с отцом разругались, после отъезда матери комната пустовала. Кира ему напрямую при нас сказала, вернее, спросила: «Я тебе не нравлюсь? Я уродливая?» Мне показалась, она помолодела на несколько лет, тогда я и увидела, какая она красивая. Отец растерялся, покраснел, он привык всю жизнь пахать по хозяйству, с женщинами не особенно знал, как себя вести, не имел галантных манер. А тут стоит перед ним вихрь, а не женщина, руки в боки и говорит на ломаном иврите, едва два слова связать может. «Ты меня не хочешь, я тебе не нравлюсь, послушай, израильский примитивный, я актрисой была в России, играла в театре, играла главные роли в кино». Кира достает из сумки фотографию, вернее, открытку, где она моложе лет на двадцать. В центре снимка улыбающееся лицо крупным планом, по периметру вьется змейкой кинолента, а в ней кадры из разных фильмов с ее участием. Она ему тычет открытку в лицо: на, смотри! Он, бедный, совсем растерялся. Тогда я подошла к ней, взяла под руку и вывела на веранду, которая выходит в сад. Усадила в кресло-качалку из бамбукового дерева, налила ей стакан воды, сама села рядом, она всхлипывает, разговаривает сама с собой на русском, я ни слова не понимаю. Стало мне жалко ее, видимо, горькая судьба ей досталась. Обняла Киру за плечи, как задушевная подруга, а ведь она намного старше меня. С тех пор мы стали лучшими подругами, она приезжала к нам почти каждую неделю, иногда с тобой, если ты помнишь. Я приезжала к вам в гости, оставалась ночевать, со стороны казалось странным, что общего между женщиной средних лет и недавно демобилизованной девушкой. Оказалось, для настоящей дружбы разница в возрасте не имеет значения. Чем больше я узнавала Киру, тем больше уважала, вряд ли она кому-то еще так открылась, можно сказать, до конца. Когда отец погиб в теракте, она сидела с нами шиву, словно жена, настолько они сблизились.
– А что она рассказывала насчет Галит, ведь они столько лет жили по соседству.
– Галит, она скрытная натура, всегда чувствовалось, что она что-то недоговаривает, скрывает. Кира догадывалась, что у них с твоим отцом была связь, она несколько раз спрашивала напрямую, но Галит отрицала. А когда она забеременела, Кира сразу сказала, что это не от мужа, тот находился в психиатрической больнице, семейная жизнь у них была только на бумаге. Кроме того, Галит сама говорила, что пыталась забеременеть, но ничего не получалось. А тут вдруг положительный анализ.
– Значит, она забеременела от отца и ничего ему не сказала.
– Не знаю, я ведь тогда училась в университете, до меня новости доходили нерегулярно, в основном только когда я к вам приезжала на день-два.
– Постарайся вспомнить еще что-нибудь. Нет никакой логики во всей истории.
– Вспомнила. Кира говорила, что непонятно, зачем Галит привела Михаэля из больницы домой. С ним случилось что-то странное. Он неожиданно начал проявлять признаки нормальности, здоровался при встрече с соседями и знакомыми, вдруг узнал Киру, даже поинтересовался ее здоровьем, неожиданно вспомнил, что ты болел, интересовался учебой твоей мамы.
– Сколько дней он пробыл дома?
– Я в то время не вылезала из общежития, готовилась к экзаменам. Думаю, не менее недели.
– Теперь я понимаю, она использовала его в качестве камуфляжа.
– Ты так уверенно говоришь об этом…
– Спасибо за информацию. Но это ничего не объясняет. Я обязан разобраться, что именно произошло много лет назад.
Тель-Авив 2017 год
Орит и Алон
Орит прошлась по квартире. Вроде свой дом и одновременно чужой. Будто отсутствовала долгие годы или вернулась после длительной командировки за границу. Все по-прежнему находилось на своих местах – мебель, телевизор, роутер еще настроен на VIVA – любимый канал Авивы: вернувшись на побывку, она первым делом усаживалась смотреть записи пропущенных серий на испанском языке. Дверь в комнату дочери слегка приоткрыта. Орит прошла мимо в спальню и повалилась на кровать.
Бездумно уставилась в потолок, закрыла глаза. Автобусная остановка, прощание с дочерью, парнишка с рюкзаком, клубы дыма над горящим автобусом, завывания амбулансов, молодая женщина в полицейской форме беззвучно обращается к ней, бородатые лица с мешками в руках бродят вокруг обгоревшего металлического корпуса, больничная палата, Алон что-то говорит, она не понимает ни слова, какие-то люди с сочувствующими лицами гладят руку, она не понимает, кто они и что им надо. Она ищет взглядом мужа, осматривает комнату, серые стены, провода, в руке торчит игла, к ней тянется шнур, прикрепленный к подвешенной на треноге капельнице…
Она заснула прямо на покрывале, свернувшись калачиком. Проснулась от вечерней прохлады, через открытое окно дул свежий ветер с моря, преддверие наступающей осени. Начало учебного года, Авива планировала поступить в университет на следующий год, сразу после демобилизации. Поездки с подружками в Таиланд или в Южную Америку, Бразилию, Чили, Аргентину, куда обычно направляются парни и девушки проветрить мозги после армейской службы, не вызывали у нее энтузиазма. Поехать в Европу на неделю, максимум дней на десять, куда еще ни шло, но уехать из дому на несколько месяцев…
Алон вошел в квартиру, молча присел к кухонному столу, потом сказал:
– Садись, нам надо поговорить.
– Обязательно сегодня? Я еле стою на ногах.
– Я тоже. Все дни, пока ты лежала в больнице, я мотался по всей стране в поисках правды. Я очень устал, не физически, а душевно. Всплыли вещи, о которых я не подозревал все эти годы. Вся наша совместная жизнь оказалась ложью. С начала и до конца. Ты мне лгала ради собственного счастья, если это можно так назвать, лгала… Ты видела во мне собственность,
